О нас новости Судебная практика Законодательство Аналитика Пресс-центр Справочные материалы

В какой мере светское государство может идентифицировать вероисповедную принадлежность религиозной организации?

  версия для печатиотправить ссылку другу
21 Декабря 2020


В какой мере светское государство может идентифицировать вероисповедную принадлежность религиозной организации?

Государственная регистрация местных религиозных организаций (МРО), не входящих в структуру централизованных религиозных организаций, сопровождается, в частности, вероисповедной идентификацией, в ходе которой регистрирующий орган проверяет достоверность сведений об основах исповедуемого вероучения. Государственная религиоведческая экспертиза бывает призвана дать ответы на вопросы, является ли данное учение религиозным или нет, а также о том, соответствует ли действительности заявляемая учредителями вероисповедная (конфессиональная) принадлежность создаваемой МРО. Как должен разрешаться спор между учредителями и регистрирующим органом, если заявленная учредителями конфессиональная самоидентификация МРО не совпадает с оценкой государственной религиоведческой экспертизы?

Рассмотрим и другой вариант спорной ситуации, связанной с определением вероисповедной принадлежности. Если в названии и в уставе местной религиозной организации при её государственной регистрации было указано одно вероисповедание, например «христиане веры евангельской», а впоследствии в учении и религиозных практиках этой МРО произошли изменения и фактически её вероисповедание изменилось на иное, например «евангельских христиан», могут ли органы, осуществляющие государственный контроль за деятельностью религиозных организаций, расценивать это как существенное нарушение устава организации? (Подчеркну, речь идет не о ситуации, когда орган управления МРО, например, общее собрание, принял формальное решение об изменении вероисповедания, а о ситуации, когда некие существенные изменения вероисповедания произошли неформально, так сказать «явочным порядком»). В какой мере светское государство компетентно оценивать, продолжают ли в МРО веровать по-прежнему или же её вероисповедная принадлежность изменилась? Не будет ли в этом случае государственный орган выносить суждения по чисто богословским вопросам?

И третий вариант спорной ситуации, связанной с конфессиональной идентификацией – когда несколько МРО с близким по своей сути вероисповеданием, но не буквально тождественным в формулировках их уставов, хотят объединиться в централизованную религиозную организацию. Или же МРО желает войти в структуру ЦРО с близким ей, но не тождественным по букве устава вероисповеданием. В какой мере светское государство может решать богословский по своей сути вопрос – «возможно ли для этих МРО и ЦРО совместное исповедание веры при имеющихся частных богословских (вероисповедных) различиях, которые сами эти религиозные организации не считают существенными»?

Социальная потребность в объективной конфессиональной идентификации религиозных организаций действительно существует. Иначе религиозные новообразования смогут вводить общество в заблуждение и осуществлять свою деятельность, прикрываясь авторитетом какой-либо уважаемой конфессии, но имея совершенно иное вероучение. В то же время попытки органов власти не согласиться с вероисповедной самоидентификацией религиозных организаций и провести экспертное определение их вероисповедания будут сталкиваться с рядом проблем. В том числе - с отсутствием достаточно объективных научных критериев, с наличием у некоторых религиозных организаций взаимоисключающих взглядов на их принадлежность к определенной конфессии, на историю религии. Простейший пример: с точки зрения старообрядцев, именно они - настоящие православные христиане, а старообрядчество (Древлеправославие) не «возникло в XVII в.», как пишут и доныне в некоторых работах по религиоведению и справочниках, а существует со времен Христа и апостолов, с основания Церкви Христовой. При регистрации некоторых старообрядческих религиозных организаций возникали споры с регистрирующим органом, могут ли они указывать в качестве своего вероисповедания Православие, или же должны оговаривать в уставе, что это некая иная, отличная от исповедуемого в РПЦ форма Православия. Не меньшие сложности существуют и при решении вопроса о том, возможно ли относить некоторые конфессии к протестантизму или же к новым религиозным движениям.

Насколько в принципе соответствует законодательству ситуация, в которой религиоведческая экспертиза «поправляет» верующих, утверждая, что они неправильно идентифицируют свою веру, а эксперты лучше их знают, как она правильно называется? Федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях», установив в статьях 8 и 10 требование, чтобы название и устав религиозной организации содержали сведения об её вероисповедании, но никак не определяет термин «вероисповедание». «Закон не поясняет, каким образом должно быть обозначено вероисповедание в наименовании религиозной организации. Например, если речь идет о религиозной организации христианской конфессии, достаточно ли упоминание о христианстве вообще, или требуется указание на разновидность вероучения (православное, англиканское, баптистское и т.д.). Законодательство не содержит разъяснении на этот счет».[1]

Не может быть приемлема ни одна из двух крайностей на путях разрешения вопроса о методах конфессиональной идентификации. Недопустима анархия, когда любая религиозная организация может самостоятельно относить себя к любой религии, например, именоваться «мусульманской», не имея в вероучении ничего общего с исламом или «православной», будучи на самом деле языческой (был такой реальный случай). Существенным ограничением религиозной свободы стала бы, с другой стороны, «диктатура экспертизы», которая выносит решение о «правильной» идентификации вероучения религиозной организации наперекор убеждениям её участников. Каковы же варианты методологии конфессиональной идентификации?

При разработке критериев определения вероисповедной принадлежности эксперты-религиоведы могут использовать два метода, первый из которых я назову «эмпирическим», а второй – «теоретическим». В первом случае за эталон берется реально существующая современная религиозная организация и соответствующее вероучение, конфессия определяется через ряд существенных особенностей в учении и практике организации-эталона. Другие религиозные объединения идентифицируются как относящиеся к тому же вероисповеданию либо на основании признания их «эталонной» религиозной организацией в качестве имеющих общее с ней вероисповедание, либо в случае констатации экспертами «незначительности» с их точки зрения, вероисповедных различий. На практике в большинстве случаев именно так и делается. Есть, например, реальная Католическая церковь. Имеющими общее с нею вероисповедание признаются организации, входящие в ее каноническую структуру, либо близкие к ней с религиоведческой точки зрения (католики-традиционалисты, независимая Католическая церковь в КНР и т.д.). При выборе «эталона» преобладает количественный подход, в качестве такового выбирается наиболее многочисленная и/или наиболее древняя религиозная организация. Эмпирический метод достаточно эффективен, но чреват дискриминацией, поскольку для экспертов, а следом за ними и для государственных органов вероисповедание в некоторой мере «монополизируется» эталонной религиозной организацией. Например, во Франции религиозные объединения должны были создаваться после принятия закона 1905 г. о разделении Церквей и Государства в соответствии с «общими правилами организации данного культа» (ст. 4 данного закона). Из-за неправильного, расширительного толкования данной нормы возникали определенные затруднения у религиозных объединений католиков-традиционалистов, поскольку их общины не подчиняются Римскому престолу, а это противоречит организационным (каноническим) нормам католицизма[2].

Обращаю внимание - речь идет не о проблеме незаконного использования религиозной организацией названия централизованной религиозной организации, в структуру которой она не входит, а о «монополизации» конфессии, вероисповедания. Пока речь идет о научных религиоведческих дискуссиях по проблемам конфессиональной идентификации, очевидно, что единство мнений недостижимо и ненужно: всегда будут представлены различные концепции, различные точки зрения. Кто-то их ученых будет продолжать считать, например, старообрядчество возникшим в XVII в. в результате отделения от православной Церкви. Кто-то, как, например, автор этого текста, будет, например, убежден, что единоверие неправильно относить к старообрядчеству, подобно тому, как католики-униаты восточного обряда не относятся к Православию и т.д.

Однако, когда в условиях российской действительности осуществляется религиоведческая экспертиза, имеющая юридически значимые последствия, применение «эмпирического» метода может привести к тому, что религиозным организациям, принадлежащим к т.наз. «альтернативному» Православию, или к «неправильному» с точки зрения крупнейших мусульманских организаций исламу и т.п. будут отказывать им в праве относить себя к названным религиям. Или же государство и эксперты окажутся в несвойственной им роли арбитров во внутриконфессиональных богословских спорах о том, кто является правоверным, а кто – исказителем истинной веры.

При использовании «теоретического» или «идеализационного» метода конфессиональной идентификации за эталон, за основу должна приниматься не реальная современная религиозная организация идентифицируемой конфессии, а совокупность догматических и канонических положений, составляющих основу данной конфессии. Идентификация принадлежности к данному вероисповеданию производится на основании достаточно адекватного соблюдения этих основных положений в исследуемой религиозной организации.

Поясню на примере. Канонические нормы Православия признают правильным только крещение в три погружения в воду. Если крупнейшая православная организация, формально признавая это правило в качестве обязательного, на практике систематически от него отступает, при «эмпирическом» подходе будет сделан вывод, что в реальном Православии допускаются разные формы крещения, а при «теоретическом» - что реальная православная организация не вполне соответствует признакам православности. В этом случае решающими являются не социологические критерии (сравнительная численность верующих длительность существования и т.п.), а выработанная самой конфессией идеальная модель. Судить о том, в какой мере соответствуют этой идеальной модели реально существующие религиозные организации вполне способен беспристрастный эксперт, использующий только факты и рациональное мышление. Трудность состоит в том, что, по всей видимости, большинство реальных религиозных организаций в той или иной мере отклоняются от безупречного воплощения в жизнь догматов и канонов своей собственной религии. Оценка меры значимости таких отклонений, определение грани, за которой религиозная организация утрачивает объективные признаки того вероисповедания, к которому оно себя относит, иногда вполне возможна, а иногда – весьма затруднительна. Знание достоинств и недостатков «эмпирического» и «теоретического» методов позволяет, не отдавая предпочтения ни одному из них, рекомендовать их комплексное использование для конфессиональной идентификации. Но эта конфессиональная идентификация гораздо более уместна в целях религиоведческой классификации религиозных организаций, а не в целях их распределения по конфессиональной принадлежности, осуществляемой государственными органами.

А государственный контроль за вероисповедной (конфессиональной) идентификацией религиозных организаций, по нашему мнению, должен быть сведен к необходимому минимуму. В сфере компетенции светского государства, несомненно, находится вопрос о том, в какие структуры централизованных религиозных организаций входят те или иные местные религиозные организации. Внутри этих структур духовенство и верующие этих религиозных организаций имеют право самостоятельно определять, является ли их вероисповедание достаточно единым, чтобы совместно исповедовать веру. Разрешение же вопроса о том, общим или нет является вероисповедание у мусульман-суннитов и мусульман-шиитов, у евангельских христиан и христиан веры евангельской уже является не юридической, а богословской проблемой. Чтобы участвовать в её разрешении, государству надо, как минимум, законодательно определить понятие «вероисповедание». А ещё лучше оставить разрешение этого чисто религиозного вопроса в ведении самих религиозных организаций.

Шахов Михаил Олегович,
доктор философских наук, профессор


[1] Научно-практический комментарий к Федеральному закону «О свободе совести и о религиозных объединениях» (постатейный)/ Авт. колл.: Шахов М.О., ин. Ксения (Чернега О.А.), Ряховский В.В. и др. – М.: Славянский правовой центр, 2011. С. 198.

[2] Tribunal administratif de Paris, 27 mars 1998, Association «Fraternité sacerdotale Saint-Pie-X» (n° 9709459-4). Решение было вынесено в пользу Священнического братства св. Пия Х.






также в рубрике ] мы: